Жить будет!

                                                                                                                                              «Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, ехал поезд запоздалый…»
                                                                                                                                              стишок для массажа мозга.
      Ехал советский поезд по социалистической Сибири в коммунистическое будущее. Машинисты уставшего товарного состава из вереницы цистерн и хопров, прикуривая от встречных семафоров, видят на шпалах, свернувшегося клубком, не шевелящееся тело человека.
      - Никак, пьяный? - расставив ноги на тряском полу локомотива, говорит угрястый помощник, недавний выпускник ПТУ, хотя до ближайшего населенного пункта сотни километров и все раком.
      Старший опять дает длинный гудок, стараясь привлечь внимание незнакомца к себе, но тот не подает признаков жизни.    
     -  Стоп-кран! - истошно хрипит машинист и включает экстренное торможение состава, повисая на реверсе.
    Выжимает сцепление, нажимает тормоза. Начинает, усиленно «звенеть» во все колокола, поднимая пыль в полосе отчуждения.Локомотив продолжает свистеть, шипеть, стучать от возмущения буксами о рельсы. Молодого помощника сковывает страх, ужас сдавливает виски и сбивает дыхание. Ноги становятся чужими и ватными. Сцепка тепловозов на полном скаку будто спотыкается о шпалы. Сила инерции бросает машинистов на панельную доску чуть, не расколотив их головы. Вагоны от возмущения начинают скрипеть буферами, но толку от этого мало.
      - Полный назад! - командует машинист.
      Какой к едреной бабушке «Назад!» Тормозной путь товарняка иногда уходит за выпуклый горизонт. Раздается свист сжатого воздуха.
      - Хана мужику, - успевает сказать помощник и тенью пропадает в машинном отделении.
      - Эт-та т-точно, - вторит ему машинист.
      Состав продолжает визжать, как раненый зверь и елозить по рельсам, как солитер. Пока эшелон тормозит по морщинистым рельсам, он успевает, протащить тело на передних решетках локомотива по пропитанной мазутом земле на приличное расстояние.
      - Приехали, мама наша женщина! - выдавливает из себя старшой.
      Встали. Глубокая тишина, как в морге перед рассветом. Начинает закладывать уши. Как тут не вспомнить, что отечественные поезда – самые поездатые поезда в мире. Они всегда поездели, поездят и будут поездить на просторах нашей поездатой Родины.
      В кабине появляется помощник с дежурным подшипником во лбу и с бешеным взглядом глаз, в которых не отражается ни одна мысль, кроме далекой кромки леса.
      - Успокойся, - через плечо говорит старшой своему помощнику. - Не впервой ведь!
      Машинисты спрыгивают из кабины тепловоза на железнодорожный откос и видят ужасную картину из фильма ужасов. Растерзанное ими тело мужика на железнодорожных путях запутало рельсы и шпалы. Кошмар-р-р!
      - Задавили? - глядя на машиниста, в ужасе вопрошает помощник, готовый упасть в обморок. Ему кажется, что прошла вечность, как они увидели человека на путях, хотя минуло не более трех минут.
      - Да, пожалуй, - соглашается старшой.
      Что делать? Кто виноват? Встают ребром вечные русские вопросы, в поисках ответов на которые на Руси свихнулся ни один писатель.
      На длинном перегоне жизнь сразу становится веселой. Железнодорожники долго не думают, благо, что в заповедной сибирской глуши зрителями являются только суслики и сороки. Быстро принимают неординарное решение. Развязывают рельсы, вытаскивают тело из решетки, берут мужика под вялые руки и тащат подальше от железнодорожного полотна к какой-то ограде из колючей проволоки. Ставят оное к одному из железобетонных столбов ограждения. Ограждения в отличии от дураков бывают разные. Одни ограждают детские площадки, другие – могилки.
      Отряхивают костюмчик мужика, завязывают шнурки и прикрывают затуманенные очи помятой товарняком клетчатой кепочной. Быстро садятся в кабину тепловоза. Безжалостный поезд дает прощальный гудок и быстро скрывается с места происшествия, оставляя за собой только оседающий пух от одуванчиков и вспугнутых сорок на телеграфных проводах.
      Тело мужика в полном одиночестве остается стоять у ограждения из колючей проволоки «особо важного государственного объекта». Его стойко, ничем не отвлекаясь, как положено Уставом Вооруженных Сил СССР охраняет военный караул.  Часовой по имени Рамиль, посланный в караул самим Аллахом, лениво обходя вверенный ему пост, доходит до того места периметра, где скромно «притулился» наш герой и видит невероятную картину. Около бдительно им охраняемой территории, в запретной зоне, куда посторонним проход категорически запрещен, обхватив руками столб ограждения, что тебе Есенин березку, «прячется» ужасного вида подозрительная личность. Бандитская кепка скрывает вражеское лицо. Одним словом - нарушитель. Враг народа!
      Риторических вопросов «Как быть? и Что делать?» у часового нет. Все расписано четко и ясно в Уставе гарнизонной и караульной службы.
      - Стой! Хто ыдэш! - возглас представителя великого татарского народа, уроженца деревни Муслюмово, где постоянно льют дожди, звучит так громко, что сороки на проводах кувыркаются с изоляторов в траву и примерзают к траве.
      Караульный вздыхает, на всякий случай монгольским лицом молится на восток и дублирует голосом лай караульной собаки. Рамиль, простой как хозяйственное мыло служит по простому принципу    «Лучше перебздеть, чем недобздеть!» Видя на своем посту нарушителя, выплюнув потухший папиросный чибарик, грозно опять вопрошает:
      - Стой! Стрэлат буду! - взяв карабин наизготовку, солдатик отважно щелкает затвором, досылая патрон в патронник.
      В ответ тишина, как в холодильнике. Рамиль смел, настойчив и упрям. Недаром он потомок Мамая и в его теле течет татарская кровь. Мимо него и муха не проползет.
      - Ыдэш? - снова спрашивает распятый на карабине караульный, но в ответ опять молчание. - Послэдный раз спрашываю – ыдеш, шайтан тебя задери? - гробовое молчание. - Якши! - мол, хорошо и делает предупредительный выстрел в воздух, на который «незнакомец» тоже не реагирует. - Ну, ёкарный бабай, тагда болшэ ходыт нэ будыш!
      Дальше часовой ставит карабин на колено правой руки, передергивает затвор. Наводит калибр дула ствола на морду лица незнакомца. Прищуривает свой раскосый скифский «прицельный», то есть правый глаз. Совмещает «воображаемую линию, называемую осью ствола» - прицел с горизонтом квадратного подбородка нарушителя. Задерживает дыхание. Выбирает, как заправский бельчатник свободный ход курка и плавно нажимает спусковой крючок «спусковым», то есть указательным пальцем.
    - Хазер! Получы басырман грынату! - следуют точные выстрелы на поражение.
    Незнакомец, как дуршлаг, покрывается дырками от стрельбы. С глубоким чувством выполненного долга перед Родиной и Аллахом Рамиль отряхивается и пытается поговорить с телефоном, привязанным к одному из столбов ограждения. Телефон разговаривать с ним не хочет. С пятого раза полевой телефон оживает матом начальника караула и наш чингисхан докладывает:
      - Лэйтэнант! Прынымай шайтана!
      Начкар, получив доклад от «бздительного» часового, но из-за плохой слышимости в стареньком полевом телефоне, ничего не понимает «что к чему и почему». Как полагается молодому бездельнику, задницу от дерматинового топчана не поднимает. Продолжает лежа увлекательно читать затертую до дыр книжку «Королева Марго» и жадно сосать из банки сгущенное молоко с мухами.
      Дочитав очередную захватывающую главу, все-таки включает мозги и вспоминает о докладе часового. Не торопясь, загибает уголок на странице захватывающего романа. Не подымая головы с засаленной подушки, набитой вместо пуха чем-то похожим на битый кирпич садится на телефон, как обезьяна на банан. Берет в руку старую, как лампа Эдисона, протертую до дыр живую трубку ТА-43. Долго с усердием крутит ручку магнето, как Ленин в Смольном. Наконец услышав мат дежурного по караулам и слив его с трубки в сторону, сквозь треск помех докладывает:
      - Товарищ капитан! Вас беспокоит начальник караула! У нас тут маленькая чепушечка.
      Дежурный, услышав информацию сразу же в трусах вспотевает. «Е-кл-м-н! Это кабздец! - думает он. - Все на моем дежурстве!» Чтобы как-то сбросить с себя ответственность начинает докладывать по восходящей начальствующей лестнице вверх, которая ведет вниз. В итоге оперативному дежурному военного округа приходит сообщение: «На подступах к такой-то воинской части идет крупный бой с превосходящими силами противника. Есть потери среди нападающих!»
      Оперативный докладывает обстановку Командующему - светлому гению воинской службы, который тут же вместе со своим верным начальником штаба начинает разрабатывать план специальной военной операции.
      Тем временем, начальник караула все-таки удосуживается поднять свою гнойную «корму» от засранного мухами топчана и не спеша, прибывает на пост к добросовестному Анике-воину, который уже давно ведет «неравный бой с превосходящими силами противника». Удивленно видит подстреленного нарушителя и вызывает санитарную машину из санчасти. Помятое поездом и изрешеченное караульными пулями тело мужика на «санитарке» отправляет в морг.
    По пути фельдшер решает на всякий случай завести «раненого» в госпиталь. В этой обители Гиппократа медбрат «на пальцах» пытается объяснить дежурному врачу, в чем суть дела. Не дослушав своего младшего эскулапа, дежурный коротко и решительно бросает через плечо:
      - На операционный стол! Быстро! Резать! Только резать! По самое «не балуй»!
    Готовится хирургический операционный блок. Включаются кварцевые бестеневые лампы и аппараты искусственного мозга, аппендицита, печени и сердца. Достаются из «закромов родины» запасы крови, цинковой желчи, пахучего пота, свежего кала и желудочного сока. Степенные операционные сестры, в измазанных в крови пациентов халатах, начинают протирать скальпели, лангеты, ланцеты и пинцеты. В воздухе начинает благоухать запах свежего медицинского спирта, отдающего эфиром и очередной пьянкой.
      Включаются ненавязчивая военная реанимация и реинкарнация. В электрических биксах начинают варить и стерилизовать бинты и тампоны. Кафельный пол начинает отсвечивать свежим никелем медицинских приборов. Чернявый, как воронье крыло, главный хирург округа подходит к привязанному веревками телу мужика, вкалывает анестезию себе в желудок в виде сто граммов медицинского спирта и набрасывается на больного. Приступает к сложнейшей врачебной операции.
      Священнодействие длится час, два, три... семь часов, после чего уставший, весь в холодной сыпучей испарине, но с глубоким чувством выполненного долга полковник изрекает:
      - Жить будет! Долго-долго, но... очень плохо!