Девушка глубоко дышит – упругие груди полукруглыми башнями смотрят вверх, увенчанные коричневыми макушками сосков. Затвердевшие макушки чуть вздрагивают, подчиняясь неровному дыханию хозяйки; голубоватые вены-стрелочки бегут неровными ручейками по белым набухшим грудям. Ослепительно-девственно белым, как альпийский снег, на шоколадном теле. Клиенты сходят с ума от пары ее снежков, притягивающих взгляд и жадные рук.
Она развела бедра – в центре мякоти половинки разъехались, приоткрыв темную расщелину, выпустившую тугую каплю мутной влаги. Капля тускло блеснула и лениво сползла вниз, потерявшись где-то в полоске приплюснутых ягодиц. Розовые ворота медленно склеились – раковина сонно закрылась.Бедра сошлись, смяв пушок и рисуя треугольник внизу стройного живота, пряча усталую и заплаканную нору.
Оксана провела языком по красивым, резко очерченным губам. Губы тоже устали – впрочем, как и вся она целиком. Но, черт побери, утренний клиент смог выдавить из нее, почти зачерствевшей, видевшей всякое дорогой путаны такие фонтаны страсти – она покачала головой. Или просто он был первым – и с утра отдохнувшее тело откликнулось неожиданным жаром? Он всегда, как сам пояснил, с утра навещает бордели – ему, видите ли, противно быть пятым, десятым после хрен знает кого.
- Сноб, - вслух подумала она. – Десятым…
Он сам не понял, что сболтнул. Оксана – элита; шесть тысяч – час. И она может позволить себе принимать не больше трех в день, старательно оберегая тело и продляя молодость. Еще бы, с ее внешностью.Одни серые глаза чего стоят; большие, излучающие невинно-наивный взгляд с ноткой лукавства, от которого загорались даже обрюзгшие сердечники, гипертоники – все, кто давно позабыл лихие гусарства. Изящный носик, утонченный овал лица. И бесподобная, стройно-безупречная фигурка с плавностями и выпуклостями…Она могла свести с ума кого хочешь – но сегодня сама сошла, как пьяная пэтэушница.
- Да, - усмехнулась она, - бывает же…
Он позвонил заранее( по-другому к ней не попасть), явился минута в минуту в просторную двушку, бросил испытывающе-оценивающий взгляд и попросил…не торопиться. Решительный блеск глаз, волевое лицо – высокий, с выпирающими буграми мышц под футболкой.
« И надо ему это? – мимолетом подумала Оксана. – На таких бабы и бесплатно кидаются. Хотя… Какое мне дело..»
Он раздевается, как у себя дома. Подошел, любуясь Оксаниным телом. Под его взглядом она даже заволновалась. Надолго приник к грудям, поиграв с сосками, целуя и пытаясь втянуть налившиеся шарики целиком. Шарики набухают и помещаются только наполовину, конусом сосков. Его ладонь легла между бедер; пальцы забегали по закрытой, еще сухой, не готовой щели. Он водит по ней, еле касаясь, приоткрыв, теребя капюшон розовых складок. Находит горошинку в самом верху; спрятанную, укутанную. Та откликается, вырастая – Оксана прикусила губу. Вместе с той растут и лепестки, растягиваясь и капая соком ему на пальцы.
Повернул ее на живот, погладил спинку и не спеша, сантиметр за сантиметром, стал целовать тело. Шею, плечи, восхитительные ягодицы-арбузики, гладкие, шелковые, – Оксана блаженно закрыла глаза… Вот его сильные руки стиснули попу; мнут жадно, грубо, до красноты, разлившейся по коже – она задышала прерывисто и шумно.
Он повернул на спину – В Оксанины мягкие щеки уткнулся твердый ствол. Ткнулся нагло, заставив полураскрыться губы, и уперся стену зубов. По-хозяйски чиркнул по ним, смачиваясь слюной; и нырнул в теплый ротик… Оксана только успела раздвинуть зубы.
« Презерватив! Презерватив!» - мысленно крикнула с полным ртом. Клиент уже двигает твердой головкой – проникает на всю глубину. Туда, сюда – высовываясь, стержень блестящий, в пленке слюны. В ее ротике тесно, тепло, обалденно. Она заездила по стволу, вытянув губы трубкой, языком прилипая к чувствительной кожице – в горло тычется кол. Скользит туда-сюда, покрытый мокрыми пузырьками, катаясь по языку, надувая шарик на щеке…Оксана клюет ему в пах, лбом постукивая в кубики живота – это ее заводит. Минута, другая, третья – она распаляется, жадно всасывая и облизывая крепкий стальной стержень. Ее ладони впились ему в ягодицы – губы катятся по стволу, сплющенные, заглатывая почти целиком. Он прижимает к себе, обхватив затылок – бьет теплая струя… Терпкая, густая, вязкая. Она стонет вместе с ним, только тише. Оксана не отстраняется, ловя до последней капли; проводит языком, вытирая начинающую опадать иссиня-красную головку. Головка морщится, как приземлившийся парашют; скукоживается, превращаясь из грозной раздутой булавы в смешную сардельку.
Он курит, сочно вдыхая дым, через плечо бросая взгляд, в котором немного нежности, насмешки и чего-то глубоко печального.Оксана смотрит, подперев голову ручкой – губы в засохших белых подтеках, размазанных снежной поземкой. Он спрашивает, явно заинтересованный, прямо заглядывая в глаза, об ее жизни. Он не смотрит на часы, торопясь, как другие клиенты получить сполна за свои шесть тысяч и даже больше.
Оксана говорит – он кивает, делая пометки в своей голове. Тушит третью по счету сигарету и крадучись, как тигр, забирается на нее. Разводит бедра – щель распахивается лопухами - воротами. Он аккуратно и понемногу вставляет палец, массируя вход – тот растет, раздаваясь вширь и опять намокнув. Палец делает круги внутри Оксаны – по стенкам пещеры бегут ручьи, прорываясь к выходу, стекая на лепестки…Она выгнулась, поднимая бедра. Он вошел, нависнув телом – раковина всхлипнула и проглотила. Пещеристый вход, вначале узкий для его большого столба, раскрывается. Раз, два, три – Оксана подается навстречу, насаживаясь на ствол. Еще чуть – и она бьется под ним с выступившими на теле бисеринками пота и расширенными зрачками, в последний раз прыгнув на кол затопленной пещерой. Между ног – болотце; но он еще не закончил. Оксану как во сне ставят на четвереньки, вывернув половинки зада, раскрыв вспухшие лепестки и вторую дырочку, крохотную. Она над перекошенными воротами темного тоннеля; коричневая, в сеточку. Он слегка надавил ее пальцем, сам проникая через ворота в уже расхлябанную хлюпающую пещеру. Раздатую и затопленную. Проваливается, тыкаясь вглубь, в самые недра. Ствол скользит легко, чиркая в податливые резиновые стенки – голова очумелой Оксаны ерзает по простыне. Она сжимает мышцы – ему снова тесно и обалденно. Тесно в кольце эластичных стенок.
- Ах, ах, ах! – стоны рвутся; она вцепилась в простыню. Еще миг – и волны захлестнут ее; в голове хлопнет вспышка… Он стукает бедрами – ягодицы шлепают гулко. Два крепких крутых холма толкаются навстречу стержню. В такт им размашисто прыгают груди между расставленных локтей. Оксана качается, надевая себя на ствол; ловя дулом шомпол…. Она вскрикивает, закусив подушку – он вынимает и снова сует ей рот. Натруженная головка, в ее терпких соках, торопливо влетает в подставленные раскрытые губы. Оксана, как пьяная, машинально ловит лоснящуюся дубину, боясь промахнуться и пропустить извержение. Сосет шумно и ненасытно. Рот онемел, ожидая выстрела.
Она щекочет языком по гладкой плоти, полируя, пока он снова не взрывается пряными брызгами. Фонтан бьет еще и еще, истощаясь – Оксана ждет, пока дрожь в его бедрах проходит. Он вынимает и вытирает об ее щеки. Последняя капля, застывшая, цепляется за губу Оксаны и прилипает воском.
Он ушел, загадочно посмотрев, думая о чем-то своем. Не простившись, не восхитившись, без самодовольства и просьбы о следующей встрече. Ушел, подмигнув и поцеловав…
- Да, - произносит она, - и на старуху бывает проруха.
Оксана потянулась. Его запах еще здесь; его вкус… Хм; надо пойти сполоснуться. Да пошло все! К черту работу. Пусть подольше она пахнет им; пусть во рту его резко-душистый след. О-чу-меть! Кто же он; откуда, зачем?
Звонок. Черт; она совсем забыла! Сегодня же еще назначено директору мебельного, Ревазу Васгеновичу….Фу; как будет противно после незнакомца, с которым раскрылась и улетела, принимать на себе толстое волосатое тело…Слушать чавканье, как будто тебя пожирают. Кавказец любил, нырнув головой между бедер, лизать ее там. Словно жирный противный кот лакает похлебку. Она вспомнила незнакомца - мощный торс, сильные руки, эти глаза с теплым льдом. Настроение от предстоящей встречи упало.
« Сказать, что больна? Н-н-нет; слишком серьезный клиент. Придется стиснуть зубы и охать….» На лице – кислая гримаса с недовольно поджатыми губами. « Забудь; и возвращайся к своей работе….» Оксана вздыхает, жалея себя. Идет открывать…
На пороге Реваз возмущенно толкается … с Ним!
- Слюшай, я записан!
- Сейчас ты в поликлинику будешь записан, - жестко бросает он. – Сказано – девушка больше не работает.
- Эй, - Реваз пучит косматые брови. – Моя очередь…
- Твоя очередь, - медленно произносит, - к ишакам у себя в горах.
- Зачем ссоришься из-за шлюхи? – Реваз возмущенно толкнул незнакомца.
Хлесткий удар в студень живота – кавказец, хрюкнув, сгибается и падает на четвереньки.
- Слышь, ты, баран, я не ясно сказал? – от его тихого шепота становится холодно. Кавказец кашляет, тряся пузом…
Оксана улыбается. Она сейчас похожа на девочку; улыбка чиста и светла.
Слушает уверенный хрипловатый голос…
- Я – проститутка, - с горечью произносит она. Чувство вины перед ним; злость; боязнь, что это всего лишь сон. « Так не бывает…»
- Все женщины – проститутки. А точнее – все мы, люди. Кто-то отдается за деньги – и это самое честное. Кто-то – за имя, работу, поход в ресторан. Мы все делаем ради денег то, что нам не нравится…
- И ты?
- Я – меньше чем все остальные. Потому что имею эти самые деньги; а они дают свободу. – Мудрый, сильный, властный. Его тон завораживает. – И я предлагаю тебе разделить со мной эту свободу…
- Почему – я? – она уже знает, что согласится. С ним – на все, не думая.
Он жмет плечами и скупо улыбается.
- Собирайся; совсем случайно у меня пара билетов на круизный лайнер.
- Ты – сумасшедший, - она кокетливо бросила взгляд. Его кивок; неспешный, с ухмылкой. Оксана нагнулась поднять чулок, мелькнув тенью пушка внизу ягодиц.
- А-а-а; у нас же лайне-е-ер!
- Поедем на следующем….