На дворе стоял одна тысяча девятьсот четвёртый год от Рождества Христова. Евгения Павловна Лазурина, урождённая фон Галлер, мелкопоместная дворянка Тульской губернии огорчённо смотрела на мирно посапывающего, повернувшегося к ней спиной мужа.
- Да, Алёшенька, - с внезапно проснувшимся злорадством резюмировала она, - что-то ты слишком быстро теряешь свои мужские способности. Ведь нельзя же считать нормальным одноминутное елозенье на женщине. Смех, да и только! Вот тебе твоё безудержное пьянство, вот тебе тучность твоя! Ты теперь, голубчик, не жеребец, а что-то близкое к мерину.
Тьфу!
Евгения Павловна повернулась к мужу задом. Зад у неё, между прочим, был красивым. В меру полный, но не рыхлый, а приятно упругий с атласной белой кожей. Он доставлял в своё время немало удовольствия Алексею Ардальоновичу. Да и грудь тоже. Но теперь это всё летело в тар-тарары. Чувствуя, что жена недовольна его слабостью, Алексей заливал горе вином, тем только усугубляя дело. Дорогущие лекарства, выписанные из Москвы, не помогали.
Женщина старалась уснуть, но сон не шёл. С досады принялась сама себя корить: - А ты тоже хороша, Женечка! Зачем выходила за сорокалетнего? Разница в пятнадцать лет тебя не смущала? Вот и получай теперь!
Уснула она далеко за полночь, да и то после того, как выпила макового отвару с мёдом. Утром, сказавшись больной, не поехала на именины к престарелой тётке мужа в соседнее имение. Алексей, поворчав, уехал один. Теперь возвратится поздно и пьяненький.
Евгения Павловна закурила длинную ароматную папироску и кликнула к себе горничную Лушу.
- Луша! Ты ведь не замужем? – начала она, усадив молодую красивую девку рядом с собой на диван.
- Нет, барыня.
- Тогда я тебя спрошу, как женщина женщину… Ты ведь имеешь встречи с мужчинами? В твоём возрасте это естественно.
- Конечно, барыня, - бесстрастно отвечала Луша.
- Ну, так скажи, - Евгения придвинулась к Луше так близко, что та слышала биение сердца барыни, - у кого из наших мужиков наилучшие мужские способности? Ты меня понимаешь?
- Да уж Досифей получше других будет, - хихикнула Луша, - он так умеет погладить, что любая сомлеет и позволит ему всё-всё…
- Вот уж не думала, что у нас в деревне есть массажист. Кто он такой?
- Парамона Долгушина сын.
- Вот как! – Евгения заволновалась – Парамон ведь был кучером у старой барыни, матери Алексея Ардальоновича, царство ей небесное.
- Точно так, барыня.
- А тебе что-нибудь известно об их отношениях? Не приходилось ли тебе слышать, что Алексей на самом деле сын Парамона? – с придыханием шептала Евгения.
Луша уже прослужила около четырёх лет в барском доме и поэтому соврала, не краснея, как настоящая дипломатка, что ни о чём таком никогда не слыхивала.
- Ну, ладно, - успокоилась барыня, - только этот разговор между нами, Лушенька!
- Конечно, Евгения Павловна, - Луша впервые назвала её по имени- отчеству, что в другое время считалось бы непозволительной вольностью.
Но теперь Евгеиия предпочла этого не заметить.
- Ты сейчас отправишься к Досифею, - решилась она, - и приведёшь его сюда. Скажешь, что мне нужен массаж.
- Всё исполню, Евгения Павловна. Не волнуйтесь.
Евгения напоследок решила показать этой нахалке, кто есть кто: - Да смотри, не болтай нигде ничего. А то я тебе язычок-то укорочу!.
- Господь с Вами, барыня! Как можно! - изобразив смятение, Луша удалилась.
Тут до Евгении Павловны дошло, что ситуация напоминает барковского «Луку Мудищева». Посмеиваясь, она выпила коньячку. Внутри неё вдруг начался спор двух индивидуальностей.
- Вот ты и падшая женщина! – говорила одна сущность.
- Ну, и чёрт с ним! – отвечала вторая.
Этот спор прервало появление Досифея. Красавцем его нельзя было назвать, но чувствовалась в нём настоящая мужская сила. Поклонившись барыне, он вопросительно на неё уставился.
- Досифей! Я слышала, что ты неплохой массажист…
- Людям виднее, - уклончиво отвечал мужчина.
- Откуда у тебя это умение?
- У отца научился.
- Я хотела бы, чтобы ты сделал мне массаж спины и ног.
- Воля Ваша, барыня.
- Сейчас Луша меня приготовит и можно приступать. Ты только не разглядывай меня.
- Как можно, барыня!
Досифей совершенно спокойно приблизился к обнажённой женщине, лежащей на животе, и начал свои манипуляции. Евгения тут же поняла, что попала в умелые руки, и этот самоучка даст сто очков вперёд дипломированным массажистам. Тело её пело под руками этого мужика. Но это было только начало.
Вскоре проникающие прикосновения возбудили на изнеженном теле барыни особо чувствительные местечки, истосковавшиеся по ласке. Необыкновенное наслаждение наполняло её. Наконец Евгения не выдержала и, перевернувшись на спину, простонала: Я готова, разбойник эдакий! Действуй! Последовавшее затем слияние мужского и женского начал оказалось восхитительным.
Уже через минуту тело Евгении стала сотрясать крупная дрожь, а стоны сменились подвываниями. Ощущения были ошеломляющими. Напряжение каждой клеточки пышного тела женщины нарастало и грянул взрыв, разметавший всю её плоть на атомы. Когда атомы вернулись на свои места, она увидела Лушу, прыскавшцую ей в лицо прохладной водой. Чуть поодаль стоял улыбающийся Досифей.
Ещё на совсем пришедшая в себя от слабости Евгения вручила ему «катеньку» и пролепетала: - Ступай, голубчик! Когда будешь нужен – позову.
И начались их регулярные встречи. Постепенно они привязались друг к другу. Присутствие мужа, конечно, мешало, но женская хитрость всегда найдёт выход в любой ситуации. Евгения вдруг полюбила длительные пешие прогулки «в одиночестве». Где только не встречалась она с Досифеем – и в шалаше косарей, и в заброшенной лесной сторожке, а то и прямо на лужайке, находя это очень романтичным. Благо, что началась вся эта история летом.
Евгения женским чутьём угадала, что Луша тоже находится в зоне внимания Досифея, и строго-настрого запретила ему «эти вольности».
- Ты мой и только мой – твердила она. То, что, у Луши был ребёнок пяти лет от Досифея, живущий у бабушки в той же деревне, барыня и представить себе не могла. Да и не остановило бы это её нисколько. А вот муж стал ей попросту противен, Она теперь старалась избегать интимных отношений с ним, ссылаясь на нездоровье. Алексей начал скандалить, намекая, что ему кое-что известно.
- Давай разведёмся! – кричала в ответ Евгения.
После очередной ссоры Алексей сказал жене: - Развестись мы всегда успеем. Я надеюсь, что ты всё же одумаешься. А вообще-то, твоя связь с простолюдином меня возбуждает, как никогда. Неожиданно для себя Евгения уступила его натиску, убедившись в тот вечер, что несколько недооценивала мужа.
Однако это кратковременное сближение не повлияло на отношения в целом. На другой день после Покрова Алексей уехал в город, Евгения осталась одна в старом доме.
- Нам надо пожить отдельно, разобраться в своих чувствах, - убеждала она и себя, и мужа, Встречи с Досифеем продолжадись, теперь уже в доме
Как-то Парамон сказал сыну: - Будь с ней осторожен. Такая и погубить может.
- Тебя-то старая барыня не погубила. – ухмыльнулся Досифей.
- Так она-то русская была, а эта – немка…
И действительно, когда весной следующего, грозного девятьсот пятого года крестьяне, взбудораженные большевистскими агитаторами, двинулись на усадьбу Лазуриных, Досифей в числе первых бросился к барскому дому. Спасти хотел Евгению Павловну. А там в это время произошёл случай, из ряда вон выходящий.
Можно только диву даваться, что Женечка, трусиха Женечка, зажимавшая первое время уши при звуках выстрелов, когда муж брал её собой на охоту, при приближении толпы погромщиков, вдруг проявила завидное мужество. Откуда эта изнеженная барынька нашла в себе силы для сопротивления кровожадному сброду? В этом, наверное, и есть тайна женской души.
Без колебаний она выстрелила в упор из охотничьего карабина (вот, где пригодились уроки мужа) в Лушу, решившую запустить в дом крестьян с чёрного хода. Сначала она, правда, пыталась отогнать Лушу от дверей, крича: - Что ты делаешь, предательница?
Но та упорно лезла к замку. Пришлось стрелять. Промахнуться на таком расстоянии было невозможно.
Умирая, Луша сказала слабеющим голосом: - Дура ты, барыня! Меня одну он любит, с тобой якшается из-за денег твоих, а любит меня...
Обе женщины не знали, что объекту их раздора осталось жить считанные минуты, Луша ещё хрипела, а Женечка, как сомнамбула, уже летела к главному входу, заслышав подозрительный шум. В дверь били чем-то тяжёлым. Раздумывать было некогда. Выстрелив через дверь, она и представить себе не могла, что убивает своего возлюбленного.
Картечь разнесла Досифею всё лицо. Он умер почти сразу. Смерть парня лишь обозлила нападавших.
- Тащи дрова, мужики! Зажарим её, суку, живьём! – Евгения узнала голос Егорки Карнаухова, главного бузотёра в деревне. Женщина поняла, что она в капкане, оба выхода из дома были перекрыты. Ей стало по- настоящему страшно. Тем не менее, она продолжала бегать от окна к окну, стреляя в нападавших, пока не опустел патронташ.
Пламя с каждой минутой разгоралось всё сильнее. От дыма стало нечем дышать. Евгения выпрыгнула со второго этажа, но подвернула ногу и не смогла убежать. Крестьяне добили её вилами.
Волнения были подавлены. Обследуя пепелище, полиция обнаружила в обугленном саду слегка присыпанный землёй труп хозяйки имения. Вскрытие показало, что она была беременна на шестом месяце.
. Через несколько дней в «Губернских ведомостях» появилось сообщение о самоубийстве гвардии поручика в отставке Лазурина А.А. Счёт жертв в том страшном году быстро пополнялся и до конца не известен.
