Вчера учительница сказала, что в жизни нет ничего увлекательнее, чем почитать хорошую книжку. И сегодня я иду вместе с Вовкой и Сережкой в библиотеку. Может, и правда, что-нибудь выберу.
Библиотекарша кушала консервы и была очень недовольна, что мы ее оторвали от еды.
- Мне бы книг, - начал Сережка.
- Каких?
- Всяких дайте.
- Гм! Стихи, может?
- Нет, стихи не люблю.
- Значит, прозу.
- Да, прозу я люблю.
- Какую?
- Про Поттера...
- Нету, - неприветливо сказала женщина. - Разобрали всех Поттеров.
- А что есть?
- А что тебе надо?
- Ну, про Буратино тогда, или про Муху-Цокотуху.
- Ну ты даешь! Кто же сейчас про Чиполлино читает. Вот про телепузиков есть...
- Я про пузиков не хочу.
- Хочу, не хочу, - библиотекарша все больше раздражалась. - Бери, что есть. Все равно порвешь, или яичницей заляпаешь. Вот комиксы...
- Я про Буратино хочу, - заупрямился Сережка.
- Ну и настырный же ты! Заладил: Буратино, Чиполлино, папа Карло... Литература - она безбрежна! Вот про телепузиков есть...
- Терпеть их не могу! Дайте тогда про Незнайку.
- Да что за причуды! Приходил тут до вас один, тоже капризничал, все ножками топал, ручками размахивал, книжку про Алису требовал.
- Ну и что?
- Да то! Сейчас не нервничает, не дергается, спокойный такой, на диванчике в соседнем помещении отдыхает. Прищемила я ему руки-то его беспокойные этой самой книжкой про Алиску.
Сережка побледнел.
- Ведь говорила ему: возьми про телепузиков!
Серега побледнел еще больше и мелко задрожал.
- Ну что ты трясешься, как будто в магазине пельмени спер. Так что читать будем?
Сережка продолжал нервно переминаться с ноги на ногу.
- Да я... Да вроде...
- Подумай, а я пока займусь твоими товарищами.
Я посмотрел на увесистые тома, лежащие на столе и подумал, что если она еще раз предложит книжки про телепузиков, я ее точно прихлопну вон той энциклопедией в твердой бордовой обложке.
Библиотекарша перехватила мой взгляд, и словно разгадав мои мысли, обращаясь к Вовке, тон переменила.
- Возьми Марью Свистунову, мальчик. Она трогательная и удивительная. Разговаривает с камнями и деревьями, с речкой и зайцами, со всякой козявкой.
- Она что, не в себе?
- Почему?
- Ну, а как же, если она с зайцами и всякой козявкой разговаривает.
- Ты не понимаешь. Это она в том смысле, что мы с природой - одно неразрывное целое, и мы нужны друг другу.
- Не знаю, нужен ли я всяким козявкам, а я как-нибудь и без них обойдусь. А когда начну беседовать с зайцами и речкой, с лягушками и грибами - скорее тащите меня в лечебницу для психических. Так для всех будет лучше.
- Ладно, оставим Свистунову. Возьми Некрасова.
- Не возьму.
- Тогда Пришвина.
- Он тоже с зайцами разговаривает?
- И очень часто.
- Не пойдет.
- Что же тебе дать?
- Пушкина.
- Что именно?
- "Отелло и Джульетту".
- Но у Пушкина нет такого произведения!
- Дайте, у кого такое есть.
- У известных мне писателей - ни у кого нет.
- Дайте из неизвестных.
- Ты меня утомил. Возьми "Хижину дяди Тома".
- Мне бы что-нибудь из облегченного чтения, чтобы текста поменьше.
- Тогда бери книжку-раскраску. - И библиотекарша швырнула ее Вовке. - Там вообще ничего читать не надо, знай краской мажь.
- А вот это подойдет, - обрадовался Вовка.
- Вы ему еще букварь дайте, - сказал Витька Меднис, заходя в библиотеку.
- А тебе чего? - неприязненно спросила библиотечный работник. - Тоже, что полегче. Про Пуха возьмешь?
- Я серьезные книги читаю, - сказал Витька. - Мне что-нибудь академическое. По теории арифметики. Хотелось бы многотомное издание. И задачников дайте. Побольше.
- Из многотомников - только Дарья Валовая.
- Это по арифметике?
- Нет, не по ней.
- Не надо тогда, пойду запишусь в другую библиотеку. Прощайте.
Женщина внимательно посмотрела на меня.
- И ты про Пуха не возьмешь?
- Я уже читал про него.
- На! Она решительно протянула мне "Хижину дяди Тома".
- Дайте потоньше. - Также решительно я оттолкнул книгу.
- Тоньше нет, - сказала библиотекарша, и снова попыталась всучить мне "Хижину". - Это классическая литература!
- Но почему она такая тяжелая? У меня позвоночник искривится.
- Для равномерной нагрузки на позвоночник даю тебе еще Некрасова. И долго не задерживай.
- Это я вам обещаю. Завтра и принесу.
Визит в библиотеку напомнил мне о писателе Подсоленове. Что-то давно я у него не был. Наверное, он соскучился. И я решил навестить его.
Мне нравится ходить к Подсоленову. И это стало доброй традицией. Когда-то он побывал у нас в школе и приглашал бывать у него запросто. Поначалу он меня не узнавал, но потом привык и только говорил: "А, это ты, надоеда!"
Мы стали друзьями.
Ребята идти со мной к Подсоленову отказались.
- Я современных писателей люблю, которые про Пуха пишут, про Буратино, про Алису там, - сказал Вовка. - А Подсоленов старый и пишет непонятно что. Я слышал, он еще с Некрасовым дружен был, когда в Министерстве путей сообщения служил, и даже подсказал тому сюжет для стихотворения.
- А Пушкину он ничего не подсказал?
- Не знаю. Говорят, Пушкин его не привечал. Как увидит его, так сразу и закричит: "Не подходи ко мне, несчастный, а то я за себя не отвечаю!"
И они пошли смотреть к Леньке его коллекцию марок. Я же отправился к Подсоленову.
- Ну что, чайку с печеньем, - предложил мне писатель, как только я расположился в большом и удобном кресле.
Я не возражал.
- А я чай уже давно не пью, - поделился Подсоленов. - Сырость от него одна внутри. И печень болит... Да, немало я в свое время чаю выдул, пора и честь знать. Вот на квас перешел, от него слабость не так быстро наступает.
- Я вот все хотел у вас спросить... фамилия у вас интересная.
- Что и говорить, с фамилией интересно приключилось.
- Расскажите.
- Собственно, история простая. Давненько это случилось. Поступил я, значит, на службу...
- В Министерство путей сообщения?
- Зачем в Министерство? В Красную армию красным бойцом. Ну и вызывает меня к себе красный командир, и говорит: "Как фамилия твоя, служивый?" - "Попович", - отвечаю. - "Да какой же ты Попович? - удивляется он. - Ты вылитый Подсоленов!" - Так вот и стал я с тех пор Подсоленовым. И через всю жизнь, значит, пронес ее, эту фамилию. И дети тоже несут, и те - своих детей нагрузили...
- Интересно.
- Подсоленовыми земля полнится, - добавил он с гордостью.
- Да, без них скучно было бы.
Я спросил о его творческих успехах, на что он только махнул рукой и горько сказал:
- Забыли старика, а было время - гремел!
- Громко?
- Как Зевес! По другому не скажешь. И всегда откликался на животрепещущие вопросы бытия: то одно заклеймишь позором, то другого... то этого воспоешь...
- То другого, - подсказал я.
- Верно. Создавал, так сказать, своими руками культурное наследие прошлого. А что творилось, когда я написал "Памятку юного тракториста"!
- А что творилось?
- Сказать страшно. Все как будто с ума посходили. А я возьми, да и напиши "Памятку юному комбайнеру". И пошло и поехало. Много я этих памяток настрогал, целый сериал получился. И уже потом написал серьезный обобщающий труд "Памятка юного механизатора". Эти книги задели за живое читающую публику. Их просто рвали из рук, а другие рвали у тех, кто их до этого рвал. А были и третьи, и четвертые...
- И все рвали?
- Все.
- То-то я смотрю, ни в магазинах, ни в библиотеке этих книг нет.
- А сейчас... - Подсоленов поник головой и сказал уязвленно: - Не тиражируют больше. Говорят, за свой счет издавай. А за свой счет я могу издать только пару-тройку рулонов туалетной бумаги. Больше не потяну.
- Грустно.
- Не то слово! Но я не сдаюсь и продолжаю творчески мучиться. Как тебе мой последний цикл озорных частушек? Волнующие строки! Помнишь, я тебе давал.
Как не помнить! Папа так разволновался, когда я ему дал почитать эти частушки, что мама еле его успокоила мятными ликерными каплями. А он все повторял: "Да что за черт, этот Подсоленов! Надо же такое написать!"
В это время раздался звонок в дверь.
- А, это Аркаша Цапкин пришел, - обрадовался Подсоленов. - Мой друг, заслуженный художник и скульптор. Писать меня будет для потомства. А потом уже и квасу попьем... Да ты пей, пей чай-то, его у меня много.
Пока Аркаша Цапкин готовился к работе, Подсоленов продолжал занимать меня беседой.
- Я ведь не только частушки сочиняю. Вот сценарий написал для новогодней елки. Может, в клуб какой-нибудь пристрою.
- Интересный сценарий?
- Безумно! Захватывает с первой страницы и не отпускает до последней - девятой. Уже с самого начала все пускаются в пляс: Баба Яга, Леший, Кикимора... Потом к ним присоединяются положительные герои - Маша и очкастый Витя, ученики младших классов, затем Дед Мороз и Снегурочка, звери и птицы, дети, которые пришли на елку...
- Звери и птицы тоже пляшут?
- Отчаянно. Пока плохо не сделается.
- Тогда в сценарий надо Айболита ввести.
- Для мастера, это не проблема.
- А кроме плясок, что-нибудь происходит?
- Это только с идиотами всегда что-нибудь происходит. А Витя и Маша не совсем идиоты - они круглые отличники. А так как в сценарии полно других идиотов, то, конечно, Маше с Витей приходится не сладко.
- А Дед Мороз?
- Что Дед Мороз?
- Он что, тоже идиот?
- Нет, Мороз персонаж положительный. И ребят он в обиду не даст.
- А Снегурочка?
- Снегурочка! Дура она, конечно. Но раз Деду внучкой приходится, значит надо ее терпеть. Но мы отвлеклись. Итак, вкратце сюжет такой. Замела пурга стежки-дорожки, плутают по неведомым тропам Витя с Машей, никак к ребятам на елку в Кремль не попадут, отморозили себе ноги и руки. Вот тут-то и прилетает на вертолете Али Баба...
- Айболит...
- Ну да, он самый, и оказывает ребятам первую медицинскую помощь.
- А вторую?
- Вторую в больнице окажут. Главное, чтобы им руки и ноги не отрезали после такого обморожения.
- Кто же елку зажжет?
- А Снегурочка на что! У нее такие меховые сапожки, что сам Дед захочет - не заморозит. И в конце - все пляшут. Кроме Маши и Вити, конечно. Не до того им на операционном столе. Ну как?
- Да ничего себе. Только вот ребят жалко, хотя они и отличники.
- А еще я роман пописываю. Так, почеркаешь минут десять после обеда, или перед сном после вечерней прогулки, - продолжал делиться со мной Подсоленов. - Основан, кстати, на реальных событиях имевших место в моей жизни. Почти автобиографический. Называется: "Я и кариес". Повествование ведется от первого лица. Там все о моих ощущениях, о борьбе с ним, проклятым, и о стремлении его победить.
- И как ощущения?
- По правде сказать, ощущения скверные, даже паршивые.
- Но вы боролись?
- А как же! Но кариес все-таки меня победил... В конце романа я пойду в поликлинику, где мне вставят искусственную челюсть.
- А в реальной жизни?
- В реальной мне ее уже давно вставили.
- В романе тоже пляшут?
- Еще как! Главный
