Дуэт скрипучей половицы
с моим отчаяньем немым…
И лишь позвенькивают спицы,
кормясь ангинами зимы.
Ворсистые тенета скуки,
неиссякаемость тоски
плетут безропотные руки -
сговорчивые рычаги.
Изнанкой серой в полудреме
сползает петель полотно,
вязанье дней в беззвучном доме,
где я отсутствую давно.
* * *
Без наслаждения надрыва
Стихию с завистью следя
В стекло,
расчерченное криво
Переживаньями дождя,
Умолк последний всхлип на хорах.
Мой храм безлюдно одинок
И важен
каждый шаг и шорох,
Прощальное шептанье ног.
Зову безумье сохраниться,
Молюсь,
колени преклоня, -
Испепеленная страница -
Огню
сожравшему меня.
Но через узкие оконца
На плиты вылился покой,
Снимая боль лучами солнца
Как волосы со лба рукой.
И крепость каждого предела,
Белковой сцепки кирпичей,
Явилась в ладанице тела
И теплом трепете свечей.
* * *
Ломотою в усталом теле
устремился ковчег постели
по чернилам полночных дум
в пустоте безымянных
Бум!
Час?
Пол первого?
Пол второго?
Вновь бессовестно сон сворован,
маята затопила трюм.
SOS !
Пробоина !
Бум и Бум…
И уйду,
утону
под утро,
и лодчонка ладоней утла,
и молитвенный лик угрюм.
Пусть забудется!
Бум. Бум, Бум…
Память зла отцепляет звенья,
обещает отдохновенье
надо мною прибоя шум
безмятежное
Бум, Бум, Бум,
Бум…
* * *
Как коротка,
как коротка
цепь телефонного звонка,
как давит шею,
и умерять ее пока
я не умею.
Не так велик мой стаж цепной,
чтоб выживать любой ценой.
И рвусь в угаре,
как и положено лесной
свободной твари.
Я образумлюсь,
дай мне срок,
собачий выучу урок,
осклаблюсь глупо,
боготворю и твой сапог
и миску супа.
* * *
Любовь диктуют как стихи нам.
Не просто нам
и не спроста…
Но ты написан мастихином -
суровым шпателем холста.
А я скупа,
неброски краски,
меня касаются слегка
слезливой акварели ласки,
проникновенность колонка.
Небрежный штрих
и все пропало,
и не пройти вратами век…
Твои мазки берут начало
в порожистых стремнинах рек,
им в тонких рамочках неловко…
Но ладит Божья благодать –
неумолимая диктовка:
«Люби,
не силясь разгадать!»
Возвращение домой.
Под патронатом этих стен
припасть к обшарпанным обоям,
и внемля сердца перебоям,
до света не вставать с колен.
И трещинки на потолке
рукой заботливой расправить…
И впредь
самодержавно править
с метелкой – скипетром в руке.
В стране,
где капанье воды -
семейный метроном вселенной,
и вторит кресло кантиленой
бельканто чайника с плиты.
Где спит машинка под полой
у недошитого халата
и тесно спинами прижаты
на полках Гектор и Моллой.
Где ароматами богат
пляж
белокафельной «Ривьеры»
и вздет на пики сансивьеры
в окне еще один закат.
* * *
Я лечу на самолете
я гляжу в иллюминатор
вижу ситцевое поле
в голубых прожилках рек,
вижу спелые посевы
вижу клеверное поле
а на нем раскинул руки
непослушный человек.
Снова глупая девчонка
на земле летает в небе,
разомлев в блаженное неге,
почесать не в силах бровь...
Летним медом пахнет кашка.
По брови ползет букашка.
И у этой, у букашки,
на уме - одна любовь!
