Текла река Золотоноша под солнцем в небе золотым, пила из речки солнце лошадь, от костерка струился дым, над костерком пыхтела каша под чёрной крышкой котелка и бегала бурёнка Маша от звонкого бича Сашка, а тот, вихрами золотыми играя, гнал от конопли коровку, матами святыми кляня простор родной земли…
Тогда друг друга мы не знали, ведь не было меня тогда под солнцем золотой печали, да и невелика беда… А вот в семнадцатом Аврора шмальнула в Зимний холостым и взмыли вороны разора над всей страной, как чёрный дым… И раскулачивали рьяно отца Сашка друзья ЧК до злого листика бурьяна, торчавшего из буряка… Поэтому Сашко в анкетах потом всегда писал «б/п», куря махорочку в газетах в тоске по гречневой крупе, а в тридцать пятом стал солдатом, потом и лейтенантом стал, и сразу же в тридцать девятом вкус каши с порохом познал, но финский снайпер промахнулся, а то и сам на свой же нож с размаху невзначай наткнулся и стал в снегу на труп похож… Сашко мне сказочек кровавых на сон грядущий не читал, а жил, как будто в летних травах как золочёный шмель витал…
Но забегать вперёд не стоит за горький сорок первый год, взорвавший солнце золотое, что и во мне, как сон, живёт, ведь был и я в Золотоноше, когда под стол пешком гулял и помнить только о хорошем себе по-детски позволял… Но мама помнила другое: пешком от немцев до Днепра бежали люди вольным строем с утра неделю до утра да мост не выдержал бомбёжки и рухнул в Днепр небосвод, и в оккупацию дорожки пошёл топтать в полях народ… Да и Сашко с остатком роты был в плен июльской ночью взят и сдал под смех мотопехоты свой пистолет и русский мат… Конечно, мат не весь сквозь зубы он выплюнул, кляня врага, но без патронов с матом грубым и офицер – судьбы слуга…
В июле немцы так смеялись, что со смеху до ноября настолько пленных не боялись, что не расстреливали зря, а отпускали местных к семьям… Так и Сашко пришёл домой с протянутой по всем деревням мольбой от голода немой… А дальше всё архивным мраком покрыто, если не считать того, что до Пекина раком и рифмы нелегко читать, но, слава богу, партизаны водились в тех златых местах, с небес не ожидая манны на свой перед врагами страх, и хитрый командир Гайдара через связных послал Сашко в завхозы к немцам и недаром – взял немец в штат Сашко легко… Да - и на немца есть проруха забавней, чем на всех старух, и не с одним обозом глухо прошёл о партизанах слух…
Но от дотошной спецпроверки НКВД, увы, никак не обходились даже клерки, когда с архивом дело – швах, а партизанские архивы – они, как правило, в огонь под первые же мин разрывы летели, как махра в ладонь… К расстрелу не приговорили – спасибо как бы и на том, ведь и в штрафбатах люди жили с мечтой о чём-то золотом, а двух смертей ни от «Катюши», ни от немецкой пули нет, когда, в окоп ныряя, тушит боец в глазах фашиста свет…
На сотню наших вышло двадцать в живых под Мемелем стоять в попытках грустно улыбаться, как будто всё у них на ять… Потом в Курляндии фашиста, как восстановленный в правах, лупил Сашко и глох от свиста свинцовых вьюг на тот же страх, с которым так же, как в штрафбате, под страшный вой родных «Катюш» шёл в бой, не думая, что хватит всей крови лишь на пару луж, и тут опять случилось чудо: овчарка в роли медсестры доволокла, как мяса груду, его по трупам вниз с горы… А сам Сашко, влетая в бездну, дочь за ручонку нежно взял, да с нежностью такой железной, что чёрной смерти крылья смял и на всю жизнь поверил свято в то, что его моя сестра спасла, чем двух сестёр и брата на будущее сберегла…
Насквозь пробиты были икры обеих ног… Я видел их – те шрамы, что не ради рифмы, а ради мёртвых и живых… А дальше медсанбат до дури и в только в декабре – домой, где больше пашет, чем не курит, любой на пару ног хромой, что трудно и врачам заметить, так что и в мир, как на войну, Сашко вернулся на рассвете и поднял из руин страну, а в девяносто, завещая мне, сыну, помнить век о нём, спокойно не проснулся, зная, что вечным воскрешён огнём.
*
08.05.2020 г.
Поддержка автора:
Если Вам нравится творчество Автора, то Вы можете оказать ему материальную поддержку