В Рождественский Сочельник, в местном областном театре закончился спектакль. По случаю окончания Новогодних и Рождественских представлений, и ухода на двухнедельные каникулы, служители Мельпомены организовали междусобойчик.
В фойе накрыли столы с яствами и напитками. Директор, страдающий красноречивостью продолжительных хвалебных тостов, с большой любовью, относящийся к каждому члену коллектива, непременно имел желание упомянуть каждого поимённо, от режиссёра до гардеробщиц, и поблагодарить за их, самоотверженное служению храму - Театр.
Дойдя до декоратора и его работ, и не найдя того за столом, растерянно произнёс, - А где же Полторашкин? Что - то я его не наблюдаю. Вот, что Чаркин, голубчик, сходи за своим дружком, обратился к одному из актёров.
Чаркин догадывался, почему его товарищ не изъявил желания присутствовать на всеобщем застолье. А случилось следующее. В Новогоднюю ночь, девушка Полторашкина, Вера, его красавица Вера, девушка с огромными персидскими глазами, ушла от него, и ни к кому, как к его товарищу Чаркину. И теперь тот потеряв вкус ко всему происходящему не находил в себе сил веселится и не имел желания своим присутствием и скверным настроением выказывать этого. И теперь сидел у себя в мастерской и ждал, что бы все разошлись, что бы те невзначай не потащили бы его на банкет.
Войдя в мастерскую, Чаркин извиняющимся, тихим голосом произнёс, - Дружище, мы там все уже собрались, только тебя не хватает. – Дружище? Вскипел Полторашкин, - После всего этого ты смеешь меня так называть? Чаркин, сделав навстречу шаг, приподняв плечи, распростёр открытые ладони, по - актерские выразив сожаление на лице, произнёс, - Ну давай после, обязательно поговорим… Ей Богу поговорим… Сегодня… Ты ведь самый мой преданный друг, ты всё поймёшь, а сейчас прошу, давай пойдём, тебя все ждут.
После банкета, сидели в гримёрке Чаркина, из прихваченной с собой бутылки водки, тот разливал содержимое по стаканам. – Ты пойми и не осуждай, это было как наваждение. Сам ведь видел, как я страдал, главных ролей не дают, всё время иду вторым составом. А Вера, она такая, ну ты сам всё знаешь, она всегда поддерживала меня, видела во мне мои таланты, мою работоспособность и мои желания, и возможности. – Да, она такая. В памяти Полторашкина всплыли воспоминания.
Промозглой осенью, проходя мимо колоннады театра, его внимание привлекла съежившееся очаровательная, продрогшая фигурка милой девушки. Замедлив шаг, обратился, - Отчего же вы не заходите, холодно же? Подняв на того свои огромные глаза, шмыгнув красненьким носиком, тонким дискантом промолвила, - А у меня билета нет, похоже я его потеряла. И извиняющее улыбнулась. От такого очарования, Полторашкин с ходу был сражён в самое сердце.
К великому изумлению, он каждый раз открывал для себя всё новые и новые добродетели, каким - то чудесным образом помещавшиеся в этом прекрасном человечке. При всей своей красоте, Вера была на редкость хорошей и заботливой хозяйкой, чего только стоили её незабываемые обеды. А её восприимчивость к состраданию, увиденному или услышанному имеющему быть месту хоть какой - то тени трагичности, с полной отдачей отзывались в её тонкой натуре. Бывало, часто он брал её с собой на технический этаж над галёркой, где во время спектакля делал в блокнот зарисовки и пометки для работы. Украдкой наблюдать за ней в этот момент, было полным упоением её очарования. Приютившись на стульчике, она была полностью во власти происходящего действа. Её глазища, выражали, без всякой такой наигранности по ребячьи: то восторг, то изумление, то страх, в зависимости от того, что происходило на сцене. Милые, очаровательные губки, то сжимались, то приоткрыв, шёпотом издавали восхищение.
Друзья часто встречались не только на работе. При знакомстве с Верой, Чаркин превзошёл себя. О, как он читал стихи, Полторашкин сам находил в эти моменты преображения товарища. Пагубное пристрастие к спиртному пускало неудачного актёра по замкнутому кругу, и все неудачи в работе опускали того в «синюю яму», от куда его частенько доставал товарищ. Вера жалела того, часто обсуждала его действа с его другом. И вот, утром первого января, после изрядно выпитого, Полторашкин не найдя любимой дома, обнаружил на тщательно убранном столе, после застолья, записку; «Милый мой, замечательный, прости меня пожалуйста, я ухожу, ухожу к нему, так надо. Еда в холодильнике. Прости, твоя Вера».
Сидя сейчас в гримёрке, Полторашкин ждал ответа от того. – Ну, ладно она, а ты то, что наделал, почему ты - то со мной так? Чаркин, потупив взгляд, перебирая в пальцах стакан, стал говорить, о том, что это было помутнение его сознания, как он очарован Верой, что она спасательный круг для него, и не известно ещё как бы всё происходило, если бы Вера с ним с первым познакомилась бы. И вообще, хватит дурить, ни какой дружбы он не предавал, что всё образумится, и вообще Вера сказала, что ты сильный и добрый человек, ты всё поймёшь и правильно оценишь. И вообще мы тебя ждём на Рождество, и дальше будем вести дружбу. Чаркин ещё долго и красноречиво расписывал про превратности судьбы, про квесты, проходя которые, всё равно окажешься в нужный момент и в нужное время. Полторашкин уже молча, подливал себе горячительную жидкость, и всё дальше и дальше уходил от действительности. – Эва, дружище, да ты никак налакался. Так, тащить тебя я не смогу, сам раненый, положу ка я тебя на диван, сам не раз приходил к его услугам, а завтра приду вызволять тебя из заточения. Перед уходом, заботливо накрыв того пледом, поставив бутылку с водой у изголовья на столик, выключил свет, закрыл за собой дверь.
Ночью, потихоньку возвращая своё сознание в реальность, Полторашкин с ужасом обнаружил, что его забыли, да мало того, ещё и закрыли. Пошарив по карманам, нашёл телефон и ключи от квартиры. Следующим вопросом в сложившейся ситуации было, как выбраться теперь от сюда. Позвонить? Точно! Как назло села зарядка. Отрезвев от случившегося, мозг стал искать варианты, вспомнил, что они с другом, летом вылезали через окно на козырёк крыши, позагорать, под которым есть ажурная декоративная консоль, по которой можно обеспечить обретение свободы. Но идти зимой, минуя парк, без верхней одежды, тоже не хотелось, грянули Рождественские морозы. В гардеробе Чаркина был только костюм чёрта, в роли которого тот играл накануне. Довольно таки тёплый, тот ещё жаловался костюмеру, что нельзя было просто обойтись обтягивающим трикотажем? К чему этот натурализм, покрытый шерстью?
Свобода была обретена, морозец заставил побежать трусцой, пригодился и капюшон с рожками. Немногочисленные прохожие, ошеломлённые увиденным, оборачивались и долго ещё смотрели в след. Пожилая женщина, возвращаясь с Рождественской службы, окрестила знамением пробежавшего мимо неё сатану. Полицейский патруль на обочине, в машине, в полудрёме от увиденного, мгновенно и окончательно проснулись. Догнав того, открыли дверку, - Садись, куда так бежишь? – А, вот спасибо! Полторашкин заскочил в салон, зябко потёр руки. – Домой, куда ещё, спасибо вам! – Слышь, он нас за своих принял, засмеялись полицейские. Машина резко развернулась и помчалась в обратном направлении. – А куда мы? Стал оглядываться Полторашкин. – Как куда? Сам же просил, домой. Опять засмеялись полицейские. До выяснения всех обстоятельств, Полторшкина задержали и посадили за решётку предварительного заключения, мимо которой с улыбками ходили всем отделением посмотреть на того.
Утром, выходя из под стражи, рассерженный и уставший Полторашкин, пробурчал, что ночью бы он добрался бы до дома более безболезненно, чем в данный момент. На, что дежурный сказал, что его уже ждут на улице его знакомые. Выйдя из отделения в эдаком обличии, он предстал перед Чаркиным и Верой. Чаркин не смог удержаться прыснул от смеха, Вера стала одёргивать того за рукав, что бы тот перестал.
Через две недели в фойе, на стенде объявлений, висел приказ: объявить выговор художнику декоратору Полторашкину, за нарушение порядка в публичных местах, а то есть, явившегося гражданам в облике чёрта, что гласило из протокола задержания. Хорошо, что ещё не приписали оскорбление чувств верующих, подумалось тому. Сзади в этот момент подошёл его товарищ, по дружески хлопнув по плечу, приобнял, с довольной улыбкой на лице сказал, - С премьерой тебя, дружище! Не всё мне одному здесь на почётном месте красоваться.
Полторашкин от всех таких потрясений запил. Вера вернулась к нему, в тот момент, когда тому было уже совсем в невмоготу. Он от счастья не находил себе места, пьянка прекратилась сама собой. На Масленицу, Вера хлопотала над праздничным столом.- Надо Чаркина позвать, а то ему в последнее время очень плохо. - Ну, конечно дорогая, конечно позову.
