если не попытается разобраться в этой темной истории и поэтому решил тряхнуть стариной.
…Два дня спустя, подводя первые итоги под приглушенные голоса дикторов вечерних теленовостей, Воронов с удивлением понял, что ни на шаг не продвинулся вперед. Пообщавшись с множеством людей, включая официантов кафе-бара, куда в последний вечер жизни заглядывал Петренко, он не узнал ничего существенного. Вот только бармен, работавший в ту ночь, с тех пор так и не появлялся на работе, сославшись на внезапную болезнь.
Сидеть в номере было тошно и Степан Дмитриевич, поколебавшись, все же решил спуститься вниз, выпить чего-нибудь крепкого на сон грядущий.
За стойкой профессионально орудовал шейкером незнакомый парень.
«Неужели?» - с замиранием сердца подумал Воронов, боясь спугнуть неожиданную удачу. И ему, наконец, повезло. Мало того, что поправившийся бармен прекрасно помнил Петренко, он еще был совсем не прочь посплетничать.
- Как же, как же, - маслянистые, чайного цвета виски лились из мерного стакана в высокий бокал, - отлично помню, отлично. Он же вроде как из хозяев пансионата? Правильно?
Степан Дмитриевич неопределенно кивнул, а бармен, не обращая внимания, продолжал:
- Заказывал он исключительно водку. Сядет молча и пьет, пьет, не закусывая. Потом деньги бросит не считая, - он хитро подмигнул, - чаевые всегда оставлял, щедрый мужик. Не то, что некоторые, уважаю. И к себе в номер. Пару раз, правда, пришлось официанта отправлять в помощь. Грузился-то он не по-детски. За один присест мог легко литр убрать.
- А в тот вечер, - перебил бармена Воронов, - он как обычно набрался?
Парень за стойкой поправил не первой свежести галстук-бабочку, погонял морщины на лбу, вспоминая:
- Не совсем так. Как раз, перед тем как скинуться, он всего-то грамм, ну может сто, сто пятьдесят принял. Для покойника это, что слону дробина была. Мужик какой-то тогда к нему подсел, мне даже показалось, что знакомый. Они что-то там потёрли, по рюмке дернули и ушли вместе. А больше я его и не видел.
Степан Дмитриевич ощутил, как кровь горячей волной ударила в лицо, но, стараясь не выдавать острого интереса, наклонив голову и подставляя бокал для очередной порции, вроде между делом спросил:
- А что за мужик-то был, знаешь?
Бармен пожал плечами:
- Будто бы мелькал в заведении раз несколько. Всех-то разве упомнишь?
Воронов оценивающе прищурился на него, затем достал из бумажника визитку, завернул ее в пятидесятидолларовую купюру, положил на стойку и проникновенно заговорил:
- Значит так, дружище. Я здесь еще с недельку проболтаюсь и, если мужик это проявится, не сочти за труд, звякни. Номер мобильного на карточке есть. За звонок получишь еще два раза по столько.
Бармен неуловимым движением прибрал деньги и взял под воображаемый козырек:
- Все понял, начальник. Сделаю в лучшем виде.
- Ну-ну, - хмыкнул Воронов, сполз с высокого стула у стойки и неторопливо побрел в номер.
…Прошли еще два пустых дня. Воронов загорел, нагулял на пансионатских харчах лишний килограмм и до изжоги насытившись вынужденным бездельем, наконец, решил, что если наступающий вечер ничего не изменит, то на следующий день он однозначно вернется Москву. И уже оттуда начнет искать любые зацепки, теперь отрабатывая все, на первый взгляд даже самые фантастические версии.
Степан Дмитриевич испытывал острую досаду оттого, что, поддавшись порыву размотать клубок по горячим следам, не попал на похороны Петренко. Он в сердцах пнул ни в чем неповинное кресло и начал нервно листать справочник в поисках телефона службы заказа авиабилетов, когда пронзительно заверещавший мобильник заставил вздрогнуть от неожиданности. На экране аппарата высветилась надпись: «Номер засекречен». В безумной надежде на звонок от бармена, Степан Дмитриевич нажал кнопку приема вызова и поднес телефон к уху.
- Господин Воронов? – тихо прошелестел в наушнике незнакомый голос.
Пытаясь сообразить, кто это может быть, он с запинкой ответил:
- Он самый… А с кем имею честь?
Невидимый собеседник хихикнул, затем, медленно, словно через силу, заговорил:
- Я тот, кого вы столько времени безуспешно разыскиваете. Это со мной разговаривал Петренко в последний вечер своей жизни.
Степан Дмитриевич с чувством рыбака уже отчаявшегося дождаться поклевку, осторожно, боясь спугнуть, спросил:
- Судя по тому, что вы сами меня нашли, мы можем встретиться?
После секундной паузы в трубке раздалось короткое:
- Да.
Воронов, мысленно переведя дух, уточнил:
- Где и когда?
- Через пятнадцать минут в баре. И приходите один, иначе разговора не получится, - в трубке зачирикали гудки отбоя.
Степан Дмитриевич уже начал давить на кнопки телефона, набирая номер Хакимова, чтобы предупредить о нежданном свидании, но раздумал. Слишком уж красиво все получалось. Такие подарки судьбы частенько оборачивались пустышками. И Воронов решил не гнать волну прежде времени, а для начала самому во всем разобраться.
…В начале шестого вечера бар пустовал. Перешептывающаяся в углу под декоративной пальмой парочка, да зевающий бармен. Степан Дмитриевич первым делом подошел к стойке и выложил на нее зеленую бумажку с портретом американского президента.
Парень сначала с изумлением вылупился на Воронова, затем в его глазах протаяло понимание. Кончиками пальцев прибрав купюру, бармен заговорщески подмигнул:
- Всё путем, начальник?
- Типа того, - проворчал Степан Дмитриевич и добавил. – Налей-ка мне, что ли соку апельсинового за счет заведения. Только холодного.
Получив запотевший стакан, Воронов сел к ближнему от входа столику, чтобы дверь находилась в поле зрения. Прихлебывая мелкими глотками ледяной сок, он незаметно косился на часы, стараясь не нервничать. Через полчаса, когда Степан Дмитриевич окончательно потерял терпение и смирившись с неудачей собрался уходить, в бар стремительно ворвался высокий, болезненно худой человек лет пятидесяти, одетый в знававший лучшие времена затертый белый костюм.
Новый посетитель с ходу направился к столику, за которым сидел Воронов. Не здороваясь и не спрашивая разрешения, отодвинул скрипнувший ножками по плитке пола стул, тяжело выдохнув, упал на него. Достал из кармана пиджака несвежий носовой платок, промокнул капли пота с воскового лба, провел по впалым, покрытым неопрятной щетиной щекам, затем спросил:
- Воронов – это вы?
- Он самый, - кивнул Степан Дмитриевич. – А вы, стало быть, тот, кто мне звонил?
Проигнорировав вопрос, странный собеседник в упор посмотрел на Воронова лихорадочно блестящими глазами:
- Зачем вам знать, как умер Петренко?
- Он был моим другом, - просто ответил Степан Дмитриевич.
Человек в белом костюме замер, по-птичьи запрокинул голову, сглатывая и шевеля кадыком на тощей нее, потом нервно вскочил.
- Хорошо, следуйте за мной, - и также стремительно, как и вошел, выскочил из бара…
Они мучительно долго пешком взбирались на верхний, пятнадцатый этаж здания. Воронов с трудом поспевал за мерно шагающим, казалось, не знающим усталости проводником. Вроде бы, чего проще воспользоваться лифтом? Но здесь правила игры устанавливал не он.
На переходе через балкон последнего этажа, наконец, случилась первая остановка. Степан Дмитриевич, тяжело дыша, трясущимися пальцами выковырнул из кармана платок и тщательно вытер струящийся по вискам пот.
- Хождение по лестницам требует особой подготовки, - на удивление ничуть не запыхавшийся спутник с видимым превосходством смерил Воронова взглядом. - Я принципиально не пользуюсь лифтом. Что и вам советую для поддержания истинной спортивной формы, - он толкнул дверь в холл.
На этаже вовсю шел ремонт. Но рабочие, закончив трудовой день, уже покинули объект. Нескладная фигура в белом уверенно миновала сложенные в многочисленные штабели стройматериалы, остановилась возле одного из номеров.
Приотставший Степан Дмитриевич услышал щелчок замка и насмешливый голос:
- Прошу в мои апартаменты. Так теперь вынужден жить Семен Иосифович Хейфец.
Дожидавшийся своей очереди на реконструкцию одноместный номер был обставлен облупленной, еще советского производства, мебелью. Немытые окна без занавесок, потертые, отстающие от стен обои, вытоптанный до дыр, замусоренный линолеум превращали его в классическое обиталище маргинала.
Воронов, преодолевая брезгливость, переступил через порог. Хейфец же, ни сколько не стесняясь, подтащил к колченогому, с потрескавшейся полировкой журнальному столу продавленное кресло.
- Присаживайтесь… Как вас там?.. – он щелкнул в воздухе пальцами.
- Меня зовут Степан Дмитриевич, - Воронов не стал пока обращать внимание на откровенно провоцирующее поведение Семена Иосифовича.
Тот же пристроился напротив на расшатанном, скрипучем стуле и мелкими движениями потирая руки, с придыханием зачастил:
- Что же, гражданин начальник Степан Дмитриевич, приступим. Вы ведь из бывших, правильно? – и без паузы продолжил. – Впрочем, сейчас это не важно. Я вам предлагаю сыграть. С некоторых пор я стал находить удовольствие в игре, в чувстве азарта. Поэтому, мое условие таково – мы играем. А по результатам вы либо получаете, либо не получаете ответы на свои вопросы. Идет?
Воронов почесал в задумчивости кончик носа и насмешливо спросил:
- Разве у меня есть выбор?
Хейфец расхохотался, в восторге хлопая себя по тощим ляжкам:
- Конечно нет, начальник, конечно нет, - в его правой ладони, словно по волшебству появилась колода карт. – Ну что, приступим?
- Вы хотя бы скажите, во что играть будем? – Степан Дмитриевич попытался удобнее устроиться в жестком кресле. Он уже жалел о зря потерянном времени и искал повод раскланяться.
Поблескивая глазами, Хейфец тем временем уже раскидывал карты и возмущался:
- Как во что, любезный? Как во что? Разумеется в «очко». Во что еще в наше время могут играть интеллигентные люди, а?
Воронов, уже приподнявшийся, опершись на подлокотники кресла, чтобы встать и уйти, вдруг поддавшись безотчетному внутреннему порыву, опустился обратно и схватил карты. Когда-то в детстве он поигрывал в «двадцать одно» и с трудом припомнил незамысловатые правила.
Само собой, из пяти раз, он проиграл четыре. Вскрыв карты и убедившись в очередной победе, Хейфец расцвел счастливой улыбкой и заявил:
- Слабак вы, гражданин начальник. Что, собственно, и требовалось доказать. Бог-то, он не фраер, все видит.
- Дальше-то, что, Семен Иосифович? – откровенно зевнул Воронов. – Так и будем дурака валять или к делу, в конце концов, перейдем?
- К делу, говорите? – сгреб карты в кучу Хейфец. – Ну, что ж, можно и к делу… Несмотря на ваш проигрыш, я изменю правила и расскажу, каким образом погиб Петренко. Но вы должны обещать, что потом исполните мое желание. Карточный долг – долг чести, - он назидательно ткнул указательным пальцем в потолок над собой.
Степан Дмитриевич неопределенно мотнул головой, вроде как соглашаясь. Однако заметил:
- Все будет зависеть от вашего рассказа.
- Договорились, - хлопнул в ладоши Семен Иосифович, - Теперь слушайте очень внимательно. Этого негодяя, вашего друга Петренко, наказала сама судьба. А вот орудием она избрала меня. Потому что я заслужил это своими муками, - худые пальцы рассказчика сжались в кулаки, так, что побелела кожа на костяшках.
