На обратном пути к дому Моника поделилась со мной семейной тайной: её мама, оказывается, серьёзно больна, и жить ей осталось недолго. Помню, как мне стало очень грустно после таких её откровений, и я не знал, как и чем в таких случаях можно успокоить человека. Когда мы проходили по междурядью сада, ко мне спонтанно пришла идея, которую я озвучил, надеясь, что Монику это воодушевит: «Папа рассказывал, что деревья и цветы живые. Они всё видят и всё чувствуют. И ещё помогают людям вылечиться от всяких болезней». Моника в свои семь лет, по-видимому, впервые слышала об этом, и, обрадованная таким открытием, предложила: «А давай где-нибудь посадим дерево, чтобы оно выросло большое-пребольшое и вылечило маму? А то у нас в Берлингтоне нет возле дома сада, один асфальт». — «Давай», — я с радостью поддержал её идею. И мы договорились, что на следующий день выберем потаённое место, в котором посадим своё дерево.
Долго решали, что сажать: яблоню или грушу? Но, так как фруктовых деревьев в саду и так было предостаточно, мне пришла мысль посадить такое дерево, которое не будет похожим ни на одно в саду. А чтобы оно выделялось из общей массы, мы выбрали отдельное место для посадки — в конце сада у тропинки возле лесополосы. В этом месте редко кто ходит, кроме меня, и никто случайно не наступит и не сломает саженец. Предложил я посадить — орех. Его как раз у нас не было. Я знал, что в амбаре есть ящик грецких и два мешка чёрных орехов. Отец их постоянно откуда-то привозил, и всегда повторял, когда раскалывал скорлупу осколком кирпича, положив орех на дощечку, как они полезны, и что в день их нужно съедать по пять штук. Он хранил грецкие орехи для мамы, которая добавляла их в пироги и торты, а из чёрного ореха делала какие-то лечебные настойки.
Я спросил у отца разрешение взять один плод американского чёрного ореха для посадки. Он улыбнулся и одобрительно кивнул. Только посоветовал бросить в лунку сразу три ореха — на всякий случай: хотя бы один из трёх наверняка прорастёт. Я, конечно, знал, что сначала хорошо бы их прорастить в коробке с землёй, но отец, видимо, не надеялся, что у нас что-то получится, а потому отмахнулся: «После дождей земля сырая. Закапывайте смело — прорастёт».
Я копал лунку, Моника стояла рядом с лейкой в одной руке и тремя орехами в другой. На плече у неё висела детская дамская сумочка, в которой лежали всякие девчачьи безделушки. Она таскала её с собой всюду, подражая взрослой девушке. «Поливай», — скомандовал я, когда ямка была готова. Но Моника поставила лейку на землю и начала копаться в своей сумочке, что-то искать. «Подожди, сейчас, — попросила она и достала дюймовый обрывок золотой цепочки, три – четыре звена. — Мама порвала её, а мне отдала это». — «Зачем?» — «Просто так».
Не понимая, что она хочет с ним сделать, я взял лейку и начал сам проливать лунку. Тем временем Моника принялась рассказывать что-то про неустроенность в жизни, про бедность. Она говорила всё это, как взрослая. Это теперь я понимаю, что она повторяла слова, услышанные от родителей или посторонних людей. Дети же откровенны в своих суждениях. В своей речи они повторяют слова взрослых, которых невольно подслушивают, и чаще до конца не понимают значения и смысл сказанного ими. Но слова родных людей дети подсознательно воспринимают как истину, ведь родители — это пример, и если они так считают и говорят, значит, это правда. Хочешь узнать, чем дышат родители, послушай их маленьких детей.
Потом Моника перешла на мечты. «Вот, — говорит, — сбылась бы моя мечта, я была бы самой счастливой на свете». «А какая у тебя мечта?» — спросил я. «А у тебя есть мечта?» — вопросом на вопрос ответила она. Я подумал и ответил: «Да, есть — стать путешественником». «А я хочу, как в сказке, — продолжала Моника, явно недовольная моей мечтой, — чтобы всё по волшебному. Так интереснее… и приятнее». Меня не прельщало иметь какую-то волшебную мечту, так как лексическое значение слова «сказка» у меня моментально синонимизировалось со словами «ложь» и «вымысел». Но она продолжала: «Я мечтаю, чтобы мы были богатые и имели такой же дом, как у вас. И такой же большой сад. Чтобы у нас было много–много денег, а мама с папой были радостные и носили красивую одежду. И чтобы мама смогла вылечить зубки…» — «Она боится зубного?» — «Нет, не боится. Просто денег пока нет. У неё много больных зубиков». Я как-то забыл про посадку, стоял и молчал, не зная, что ей ответить на это, чем помочь: зубы тёти Роберты меня озадачили. «Стать богатым всем хочется, — ответил я. — «Мечтать не вредно, как говорит мой папа. Он постоянно повторяет: надо учиться, чтобы стать богатым». Моника посмотрела на меня обиженными глазами, будто своими словами я пытаюсь разрушить её миропонимание и отобрать у неё мечту — сказку. «Нет, можно и без ученья, — ещё с обидой, но уже с радостью в голосе парировала она. — Можно, пойми! Если сильно-пресильно о чём-то мечтать, чего-то очень хотеть, это обязательно сбудется».
Я был старше её на год, к тому же был мальчишкой, и всякие глупости об исполнении желаний мне к тому времени были неинтересны, хотя о чём-то подобном мы с друзьями не раз мечтали. «И о чём же ты мечтаешь?» — мне не терпелось уже посадить орех. «Я же сказала — хочу стать богатой… Мечтаю о золотом дереве…» — «О каком, о каком?» — не понял я. «О золотом. Чтобы оно росло в точно таком же саду. И приносило золотые плоды». Она говорила это с таким вдохновением, с такой убедительностью и блеском в глазах, с такой надеждой, что и мне предались её волнение и вера. Захотелось как можно скорее воплотить её мечту в реальность. Противоречить не было желания: пусть, думал, верит в сказки — она же девчонка.
Из чувства жалости ещё раз напомнил её, что когда вырастит орех, она может приезжать к нам, ухаживать за ним и собирать золотые плоды. Она искренне обрадовалась моему предложению. Помню, как пообещала даже делиться со мной золотом. Пусть всё это выглядело смешно, но тогда она на время и меня вовлекла в свою сказку-мечту.
«Давай загадаем желание, чтобы золотое дерево выросло. — Она бросила в лунку обрывок цепочки. — Только ты очень-преочень хоти его. И тогда оно вырастит». Я треугольником выложил на дне ямки три ореха и засыпал их землёй. Утрамбовал ногой и ещё раз хорошенько пролил почву водой. «Теперь будем ждать. Ты напишешь мне, когда появится росток?» — «Конечно», — пообещал я.
Мы долго молча стояли, глядя на круглый участок свежевскопанной земли, думая каждый о своём. Она, скорее всего, о своей мечте, а я… ну, конечно же — только о ней. У меня внутри всё пылало от счастья — отныне этот орех будет связывать нас. Теперь она станет приезжать к нам (ко мне) всегда, чтобы посмотреть на дерево своей (нашей) мечты, которое мы вместе посадили. Это значило, что я буду видеть её чаще. В тот момент я так замечтался, что не заметил приближения Моники и её неожиданный скользящий поцелуй в свою щёку. Пока очухался, её и след простыл, — размахивая перед собой сумочкой, как скакалкой, она побежала в сторону дома, петляя между деревьями сада, мелькая белым платьицем с розовыми кругами.
Моника. Моя первая детская любовь. Вот, собственно, и всё. Мы стали ждать, когда вырастит Золотое дерево; каждый день бегали в сад и смотрели на то место, где закопали орехи, наивно полагая, что оно должно прорости за два дня. Вечерами мечтали, кто какие себе игрушки первым делом купит на то золото, которое вырастит на дереве.
Три недели пролетели быстро, и Моника с родителями уехала домой.
Тётя Роберта умерла осенью того же года.
Не помогли даже те деньги, которые мой отец передал дяде Питу на её лечение. В то лето отец продал почти всю нашу землю. Оставил два небольших поля и северные территории с садом и береговым участком. Родители меня не ставили в курс дела, но я помню их вечерние серьёзные разговоры на повышенных тонах перед продажей земель. Из всего услышанного мне было понятно единственное: отец хотел выручить своего друга (дядю Пита), у которого смертельно болела жена. Для операции была необходима большая сумма денег, которой у тех не было. Потому он и принял решение продать землю, чтобы помочь тёте Роберте. Мама, в конце концов, смирилась, и больше они не трогали эту тему и не спорили. Я же, сидя в своей комнате, нередко плакал, представляя, как моей Монике больно и тяжело переживать потерю мамы.
Единственное письмо от неё пришло в декабре того же года перед Рождеством. Это была вложенная в конверт открытка с весёлым Сантой на обложке, который раздаёт подарки всей семье: мальчику, девочке, папе и маме. И три холодных предложения: «С Рождеством! Счастья тебе! Жаль, что мы раньше не посадили дерево…»
Лейкемия — болезнь, которая свела в могилу тётю Роберту. Об этом отец мне рассказал позже. Требовалась пересадка костного мозга, и тогда она прожила бы ещё лет десять. Но, к сожалению, операция не помогла, Видимо, было уже поздно.
На мои детские расспросы о семье Моники, о том, почему они так бедно живут, отец отвечал неохотно и односложно: что-то типа того, что не всегда в жизни получается всё так, как ты хочешь. И, как всегда, добавлял: «Учись, и не будешь бедным».
В конце мая следующего года, на меже между садом и лесополосой, возле тропинки, ведущей на речку, я случайно обнаружил среди сорняковой травы, рядом с воткнутым в землю колышком-ориентиром, молодой росток высотой в пять дюймов. К тому времени воспоминания притупились, и я уже не с таким трепетом вспоминал про нашу с Моникой посадку дерева. Природа брала своё: мне, как мальчишке, интереснее было заниматься чем-то более мужским и серьёзным, нежели выращивать растения. Я увлекался техникой, конструкторами, собирал макеты самолётов, много читал. Но когда увидел росток, позабыл про все свои увлечения. И память снова всколыхнула моё молодое сердце. «Моника, у нас получилось!» — воскликнул я на весь сад.
Ликуя, побежал домой и рассказал родителям про орех. Мама порадовалась, а папа с удивлением посмотрел на меня и переспросил, сомневаясь: «Точно — орех? Может поросль от тополя?» И прошёлся со мной в конец сада посмотреть, что мы там посадили. К счастью, отец подтвердил, что, по крайней мере, это не акация и не тополь. И сказал, что, вероятно, наш орех чудесным образом принялся.
Об этом событии я сразу же сообщил Монике, написав письмо.
Она не ответила.
[justify]Но зато приехала. Вдвоём с отцом. На два дня. Уже повзрослевшая, стеснительная, серьёзная девчушка. Мне не
