вопила:
– Он…он меня щупал. Он заставил меня стоять перед ним на коленях и…..
Сцена была разыграна великолепно. Ибрагима обвинили в домогательстве и вынудили уйти из школы.
- Так просто?
- Мы тогда боролись за право лучшей школы в районе. И эта история, пусть даже дутая, совсем была некстати. Да и директор сидел на волоске, как пенсионер.
– Где сейчас ваш бывший учитель?
– Говорят, что спился. Нигде не работает. Живёт в сторожке лесника, промышляет рыбалкой у горного ручья.
- У горного ручья? – вздрогнула Мина.
Мина Карева была так взволнована полученными данными, что лишь рядом с кабинетом инспектора досадливо чертыхнулась, вспомнив, что Мария так и не ответила на вопрос об отношениях Дарины и Алексея.
– Ты представляешь, как ловко она увела разговор в сторону, – пожаловалась Мина Роману, – я успела проникнуть злой ненавистью к Дарине и абсолютно забыла об Алексее и обо всех остальных.
Роман взял коллегу под руку и торопливо сказал:
– Ты не находишь, что она пытается выгородить Дубадзе? Впрочем, сейчас нам предстоит пообщаться и с остальными. А Мария никуда не денется. Идём.
Отвечая на недоумённый взгляд Мины, Роман ответил:
– Мать Ветровой очнулась в больнице.
– Ольга Карловна, – мягко обратилась к женщине Мина. – Вы можете говорить?
– Да, – вяло прошептала одними губами женщина, заметно сдерживая подкатившее к горлу волнение.
– Простите, что мы не вовремя….
– Оставьте. Вы всегда не вовремя, – хмуро ответила мать Дарины.
В этих словах звучало то, что теперь будет преследовать её до конца жизни. В них – обвинение всем виновным в гибели дочери.
– Еще раз простите, – искренне сочувствовала Карева и присела на выпуклый край матраса кровати. Роман Чебуридзе облокотился о подоконник, наблюдая за выходом из палаты. Что-то ему показалось подозрительным в холле, поэтому приходилось быть начеку. Мина заговорила:
– Мы пообщались со многими, кто близко знал вашу дочь.
– Вы шутите? Кто кроме меня мог знать мою девочку? – оборвала речь полицейской мать. – Оговорили её? Оплевать уже успели?
– Вы меня не так поняли. Прошу вас, не волнуйтесь. Поверьте, и я и лейтенант Чебуридзе – все мы здесь, рядом с вами, чтобы помочь, и глубоко сопереживаем вашему горю. Но и вы, и мы хотим только одного – найти настоящего убийцу. Поэтому и вынуждены опрашивать всех, кто сможет помочь нам приблизиться к тайне. Со своей стороны, мы сделаем всё, чтобы хоть малой долей, но искупить перед вами вину. Понимаете?
Мина всё это время гладила руку матери Дарины, отчаянно сжимая ладонью запястье женщины в самые сигнальные моменты.
– Понимаю, – спокойнее произнесла Ольга Карловна. – Я всё вам расскажу и не позволю клеветникам лить грязь на мою…мою….
По сухим пожелтевшим щекам полились слёзы.
Сделав пару глотков воды, предложенной Романом, женщина тихо и ровно заговорила:
– Она была чудо-ребенок. Слова плохого не скажет, другие детки огрызались родителям, а с нашей Дариночкой мы не знали забот, столько ласки от неё, столько помощи всегда. Ни слова грубого, сама приветлива и чиста. Когда она вбегала в комнату, солнышко ярче светило и заливистый смех успокаивал головную боль.
– Простите, а где её отец?
– Совсем недавно он умер. Дочка так горевала, что поклялась никогда не выходить замуж и остаться ухаживать за мной. Мы так были преданы друг дружке. Простите, я сбиваюсь. В голове всё урывками: то отчётливо помню, а как только вижу перед собой лицо моего солнышка, не могу собраться, простите. Понимаете, я знала все её секреты и была, наверное, самой лучшей подругой ей и советчицей.
– Разумеется, вы же мать, – как можно мягче согласилась Мина.
– Не совсем так. Я мачеха. Мать Дарины бросила её, когда дочке исполнилось три месяца. На отца свалились заботы и тяготы. Я пришла в их дом, когда Дариночке исполнилось три годика, и сразу же была очарована золотым послушным ребенком, которая привязалась ко мне за неделю и уже через месяц стала называть меня мамой, обнимая маленькими ручками и прижимаясь щечками к лицу.
Ольга Карловна на минуту погрузилась в своё горе, но перетерпев волну скорби, продолжала:
– Даринке ужасно не везло в школе из-за прелестной внешности. Стоило ей пройти мимо кучки ребят, как за спиной шуршали оскорбления и летели вслед гнусные ярлыки. Однажды кто-то даже плюнул ей в спину. А выходя из столовой, одна девочка выплеснула компот из стакана Даринке на белые лосины. И та расстроенная прибежала домой и кинулась мне на грудь, крича: «Почему? Откуда в них столько злобы?»
Однажды после очередного издевательства одноклассников я застала её в ванной комнате. Она что-то колотила в стакане, жидкость мутного оттенка пенилась и источала горечь. У меня сразу во рту образовался мерзкий привкус, и захотелось сплюнуть. На мой вопрос Даринка вновь заревела и сказала, что сейчас обольёт себя кислотой, чтобы быть как все – уродкой. Я была в полном отчаянии, понимаете?
– Скажите, – сохраняя дружескую интонацию, спросила Мина. – Если Дарину так не любили и травили, как же её тогда избрали королевой школы?
– Разве не понятно, что они сделали это нарочно?
– То есть как?
– Видите ли, как мне признавалась доченька, они проголосовали за неё по самой гнусной и циничной причине. Им доставило бы глубочайшее удовлетворение издеваться не над обычной серой школьницей, а над пафосной королевой. Со всех стен школы нагло сияли надписи: «Пни королеву – заработай уважение». И это еще самая безобидная фраза.
Наша девочка окончательно испортила себе нервную систему. Становилась замкнутой и обидчивой на каждое слово. Мы так берегли Даринку, так беспокоились за её здоровье и защищали, как могли от травли подростков и учителей. Перед самой смертью папа даже отписал всё имущество в пользу Даринки, чтобы доченька выросла и в благополучии забыла обо всех детских мерзостях и обязательно была счастлива. Но…не случилось…
Ольга Карловна накрылась пододеяльником и глухо зарыдала.
Машина не спеша следовала по горной трассе в город. И Роман и Мина оба молчали. Тяжёлый осадок от противоречивого образа жертвы давил и не давал покоя. Подруга могла нарочно наговаривать на Дарину, но и мать, разумеется, не будет лить грязь на дочь, хоть и не родную, но близкую. По крайне мере, горе женщины было убедительным для полицейских.
«Какой же ты была на самом деле, Дарина Ветрова?» – размышлял в кабинете инспектор Жвания, в который уже раз пристально всматриваясь в скромную улыбку девочки и поистине ангельский профиль. Инспектор пытался беспристрастно смотреть на дело, – то принимая сторону Марии, мол, под шкурой овечки часто прячутся кровожадные клыки волка, то вдруг переходил на сторону матери и горько вздыхал. Ведь сколько случаев известно ему из практики о подобной травле в школах. Скольких удавалось ему вытащить из петли или выбить из рук нож, нацелившийся в вену. И главное ведь, травят не слабых, не серых мышек, а тех, в ком видят потенциального лидера, а, следовательно, угрозу для себя. Если не мы её всей толпой, то она нас всех – поодиночке. Умна, поэтому ей удаётся привлечь на свою сторону друзей. Красива, а это залог успеха – убеждение в том, что ради её красивых глазок и пухлых щёчек какие-нибудь патологически влюблённые и преданные возведут на трон свою королеву. Инспектор вспомнил из истории братьев Орловых, которые таким образом, завоевали для Екатерины трон государыни вседержавной. Не желают настоящие лидеры такого переворота. Боятся и из-за страха быть свергнутыми, становятся смелыми. Чаще всего смелость – производная страха. И начинают бить – бить первыми, безжалостно и исступлённо, насмерть, по-настоящему, как умеют это дети – с твёрдой позицией собственного духа справедливости, подчас превращаясь в бездушных фантомов, наполненных вакуумом безразличия и жестокости.
«Кто же ты на самом деле, девочка? – в который раз изматывал свой аналитический мозг инспектор. – И за что же тебя так?»
